В новом фильме Кристофера Нолана российский актер сыграл подручного олигарха Андрея Сатора (Кеннет Брана) — брутального Волкова, человека не слова, а дела. Мы расспросили Колокольникова о том, как он попал в «Довод», как снимался фильм, как работает Нолан и все ли было понятно в сценарии с первого раза.

— Расскажите о Нолане. О нем много слухов ходит: для кого-то он диктатор, для кого-то визионер, для кого-то — гениальный фокусник…

— Ну, как вам сказать… Крис, наверное, в каком-то смысле режиссер-новатор. Он ни на кого не похож. Нолан — большая личность, очень сосредоточенный, немножко даже где-то… Ну нет, наверное, не аутист, но он настолько интроверт… У него, например, нет своего смартфона — только кнопочный телефон. Он не любит все эти гаджеты, технологии, его это все просто очень отвлекает.

Кажется, что у него в голове постоянно крутятся все эти идеи, картинки, все время происходит мыслительный творческий процесс. Очень любит свою работу, настолько ей отдается, что дай бог каждому. И, главное, он смог свои авторские идеи (которые, если на них посмотреть с другого угла, очень фестивальные, артхаусные даже) превратить в мощный зрительский, массовый продукт. Сумел их реализовать на все сто процентов благодаря визионерскому масштабу. Режиссеров, которые могут делать интертеймент для умного зрителя, мало — тем более, делать так, чтобы хотелось этот фильм несколько раз посмотреть Плюс Нолан сам пишет сценарии, то есть все это рождается в его голове. Он прежде всего режиссер-визионер, складывает пазл, а все мы являемся элементами этой большой картины.

— Да, некоторые его фильмы не просто хочется, но и приходится смотреть по много раз, чтобы во всем разобраться во всем. А вы, скажем, «Интерстеллар» сразу поняли?

— В принципе да. Если знать немного теорию квантовой механики, физики и интересоваться устройством нашей Вселенной, то в фильмах Нолана видишь научные факты, которые он просто популяризировал. Там же все доступно. «Интерстеллар» — это история про чувака, который в космосе застрял между шкафами. Яндекс как раз делал исследование про то, по каким фразам люди ищут фильмы. И вот кто-то не помнил, как называется «Интерстеллар», и забил в поиск: «Про мужика, который застрял в космосе между шкафами». И все сразу понятно.

— А «Довод» про что?

— «Довод» — это про чувака, который запутался сам с собой. Про человечество, которое запуталось немножко. Но как запуталось, так и распуталось. Но потом опять запуталось. И так до бесконечности.

— Вы это сразу поняли, как сценарий прочли?

— В целом да. Это все равно настоящая головоломка, как любит Крис. Но, мне кажется, фильм получился очень доступным для понимания. Нолан все равно создает такие проекты, которые заставляют тебя думать, но при этом они массовое зрелище. Там у всего есть научная подоплека, поэтому будет интересно с этим разобраться, как-то исследовать, дополнительно что-то почитать.

— Вы увлекаетесь популярной наукой?

— Да, я это все очень люблю. Мы же знаем, из чего состоят вода или кислород. Космос — это тоже часть нас, как мы можем его игнорировать, не интересоваться? Я никогда не отделял наше существование на планете от существования нашей Вселенной, потому что мы часть космоса. Как можно это разделять? Мы же все висим в пустоте.

Мне очень понравился документальный сериал «Планеты» про историю Вселенной, как все зарождалось. Есть такой британский популяризатор и ведущий Брайан Кокс, физик, профессор, и вот он очень просто это все рассказывает, очень увлекательно и интересно. Наука ведь сложная вещь, и если ты ею занимаешься, то тебе нужно найти какие-то другие слова, чтобы все объяснить простым людям. Кокс рассказывает так, что многое понятно, и Нолану, мне кажется, в «Доводе» тоже это удалось.

— А не помните, какой у вас какой был главный научный вопрос к сценарию «Довода»?

— Там много вопросов всплыло. Не могу рассказывать подробно, но там есть определенное физическое существование, которое не совсем соответствует обычному. Ты можешь просто идти, а можешь идти… по-другому. Я просто не понимал, как он эти вещи собирается воплотить визуально. Потом уже во время съемок стало понятно, что так и собирается, как написано.

— Вы имеете ввиду инверсированное время? Но это же, наверное, просто пленка идет назад?

— Нет.

— Что, реально вы прямо отыгрываете течение времени вспять?

— Ну, конечно. Есть еще главное отличие Кристофера Нолана от других режиссеров. Назовем это отличие аналоговым. Все, что вы видите у него в кино, — все это происходит по-настоящему. Никаких зеленых экранов и компьютерной графики. Если надо разбить самолет, то этот самолет будет по-настоящему врезаться в здание. Верьте мне, я свидетель. То же самое касается абсолютно всего, что происходит в кадре. Так как «Довод» про течение времени, про физические законы этого течения, про то, как время может идти в обратную сторону, и так далее, то, соответственно, все в нем, включая людей, течет в обратную сторону. Короче, при вот этом натуральном подходе Нолана представляете, с чем столкнулась съемочная группа? Вот вам задачка, дорогие товарищи. Пожалуйста, воплощайте. Так что все почесали затылки и давай воплощать.

К примеру, есть сцена, где все идут назад, дерутся задом наперед и тому подобное — то, что называется инверсией. И вот мы с группой начинаем постепенно это все разрабатывать: идем вперед, записываем на айфон и проматываем в обратную сторону. Смотрим, повторяем движения, так же репетируем драку, записываем, смотрим сцену в обратную сторону и уже репетируем именно обратный ход. Но это капля в море, поверьте мне. Вся погоня на шоссе тоже ведь в инверсии снималась, в режиме реального времени. Двигатели и систему автомобилей переделали, чтобы машины могли ехать задом с большой скоростью. Все эти поездки мы отрабатывали на отдельном полигоне, бывшей взлетной полосе военного аэродрома. Потом уже снимали на реальном 8-полосном шоссе, которое полностью блокировали. Это, наверное, была самая большая съемочная площадка в моем опыте, протяженностью 7 км.

Или сцены, где мы говорим наоборот. Есть специальное приложение на айфоне, которое записывает диалог и выдает инверсионный вариант. Вот мы его в таком виде заучивали и потом произносили.

— Звучит просто невероятно! Не представляю даже, чего стоит все это организовать.

— У Криса, безусловно, очень сильная командная работа, иначе ничего бы не получилось. Понятно, что актеры отвечают за игру, художники — за визуал, операторы — за съемку, но для Нолана очень важно каждое из этих подразделений, для него мы все прямо тяжелая дисциплинированная армия, которая отвечает за реализацию его идей. В течение полугода, с графиком по 16—18 часов работы, со всеми бесконечными переездами. Такое очень сконцентрированное производство. В кино же обычно как: тут пошутил, там посмеялся… Вообще кино — это весело, это такая тусовка и какое-то постоянное общение. Крис при этом создает высокий уровень концентрации, эта работа требует твоего постоянного вовлечения. Съемки шли в семи странах, в пяти из них — Эстония, Италия, Англия, Норвегия, и США — я был практически весь съемочный период, меня не было только в двух поездках. И вот 150 человек съемочной группы путешествуют по миру, их забрасывают, как десант, то в Индию, то в Норвегию — тут все департаменты должны быть максимально включены в работу. Тем более что мы снимали на пленку 70 миллиметров, и это тоже целая отдельная история: пленку надо все время разряжать, ее вывозили проявлять в Лос-Анджелес, потом привозили назад, потом рассматривали материалы… В общем, крутой процесс, очень интересный.

Крис каким-то образом собирает вокруг себя всю энергию, и после съемок ты можешь только лечь спать, больше ничего. Он тебя как в черную дыру засасывает, в сингулярность свою эту.

— То есть ваша смена реально длилась 16 часов? Потому что зрителям-то кажется, что актеры сидят в своих трейлерах, вокруг них все суетятся эти 16 часов, а потом говорят: «Юрий, ваш выход». И вы появляетесь на две минуты — и снова в трейлер.

— Ничего подобного. Моя роль в «Доводе» действительно не самая значительная, но дело в том, что у Нолана нет разделения на актеров и не-актеров. Мне это очень понравилось. У нас на площадке и стульев-то отдельных для каста не было, то есть все равны. В фильме есть длинная сцена погони. Так вот, мы снимали ее три недели на шоссе. Понятно, что ты не каждый день в кадре, но где-то все же можешь появиться. Поэтому на площадку вызывали всех, и в течение трех недель с самого утра все должны быть готовы всегда, потому что никогда не знаешь, что или кто может попасть в кадр.

— А что там за тренировки какие-то сумасшедшие были? Джон Дэвид Вашингтон говорил, что он в своей практике еще с таким не сталкивался, что была муштра с утра до ночи день за днем.

— Да, Джону Дэвиду, конечно, досталось по полной, это правда. (Смеется.) У него была очень серьезная нагрузка, потому что его персонаж практически в каждом кадре. Вообще на съемочной площадке, где бы она ни находилась, у нас всегда устраивали еще и подобие зала под какими-то тентами, чтобы все могли тренироваться.

— Давайте поговорим о том, как вы вообще попали в этот проект. Был какой-то особенный кастинг?

— Да как обычно, как и на всех других проектах. Записываешь пробы, отсылаешь, потом их смотрят, и если режиссеру нравится, то он тебя иногда сразу утверждает. Но в данном случае Нолан вызвал меня на личную встречу и на пробу с ним в комнате. При этом сцена проб была вообще из другого фильма. Там был целый монолог какой-то сложный. В фильме-то у меня буквально пара слов, которые к этому монологу не имеют отношения. Но режиссеру все-таки надо посмотреть возможности актера. Даже если ему надо молчать в кадре.

— Вы уже знали, кого будете играть? Читали сценарий?

— Сценарий был очень засекречен, и на съемках все относились к нему с небывалым трепетом. Вообще сейчас так на всех проектах — подписываешь NDA и так далее, но здесь было что-то особенное. Мне, например, дали прочитать сценарий, только когда я уже был прямо на съемочной площадке. По электронной почте ничего не посылали, только в бумажном виде — отправили сценарий со специальным человеком. Это на самом деле правильно и круто, потому что сценарий — самый важный элемент в кино, фундаментальный, и такое отношение к нему дает потом правильное отношение к продукту в целом. Плюс это еще система безопасности, чтобы информация никуда не утекла. А то, знаете, как обычно бывает, что сценарий валяется по всей площадке.

— Вы своим героем остались довольны?

— Как можно остаться недовольным героем? Тем более он практически не произносит ни одного слова. Идеальный герой.

— Кеннет Брана рассказывал, что Нолан убеждал его сыграть русского олигарха Андрея Сатора настолько мерзким, насколько это вообще возможно, и для этого подробно прописал его биографию. А у вас как было? Вам все расписали в сценарии или надо было самому додумать, что за человек ваш герой?

— Да с ним в принципе все понятно. Что называется, молчаливая правая рука антагониста для всяких темных дел. Что-то мы с Крисом, конечно, пообсуждали, но Волков не тот персонаж, у которого какая-то сложная детская травма. Ну а задачи актерские везде одинаковые по большому счету: здесь ты грустный, здесь веселый, здесь помолчал, здесь куда-то побежал, здесь поплакал, здесь еще побежал, а здесь побежал в обратную сторону, здесь пострадал. Их не так много, этих задач, поверьте. Если сценарий хороший, все и так понятно же.

— Слушайте, а в таких студийных мегапроектах с использованием самых сложных технологий есть вообще место актерской игре?

— Да, безусловно. В «Доводе» на самом деле есть невероятно крутые сцены у многих персонажей. У нас была очень сильная актерская труппа, назовем ее так. Адски сложно шесть месяцев быть постоянно рядом, важно, чтобы партнеры очень трепетно друг к другу относились и вообще были нормальными людьми, адекватными. Так что мы поддерживали друг друга в тяжелые минуты — съемки-то были физически сложными, все уставали после смены в 16 часов. Часто артисты бывают капризные, но здесь такого вообще не было, все работали без жалоб, настолько просто прекрасные все — и Джон Дэвид, и Кеннет Брана, и Элизабет, и Роберт. Ну, у Криса и невозможно по-другому. Повторюсь, это армия, тут не до сантиментов. Представляете, какая огромная ответственность на режиссере в таком проекте? Тут не до капризов. Мы все солдаты — солдаты Нолана.

— С кем у вас сложились самые близкие отношения?

— Да мы все передружились очень. Сейчас вот переписываемся, общаемся. Все-таки когда ты проводишь полгода с людьми, то как-то сближаешься, это естественным образом происходит.

— Больше всего вы работали с Кеннетом Браной. Какой он человек?

— Суперпрофессионал, очень талантливый актер и режиссер, очень сосредоточенный на работе, и мало что его в это время беспокоит. Очень отзывчивый. Он просто большой человек, большая личность. Я про него сначала мало что знал. А ведь это он, оказывается, был режиссером «Франкенштейна», которого я в детстве обожал просто! Я не знал этого, и когда мы уже начали сниматься, то сказал ему: «Ты знаешь, что ты, блин, снял один из моих любимых фильмов детства, который я смотрел 10 раз!» Ну, и потом мы много говорили про Шекспира. Брана же сделал кучу театральных работ и фильмов по его пьесам. Я тоже во времена своей юности играл у Роберта Стуруа в «Ромео и Джульетте», а Брана, оказывается, смотрел его спектакли. В общем, нашли много интересных общих тем. Но больше всего Кеннет любил поиздеваться над нами, когда мы все были голодными. Вот тогда он в деталях начинал рассказывать рецепт какого-нибудь наивкуснейшего блюда! (Смеется.)

— Вы так рассказываете про съемки, будто, несмотря на все трудности, все было ужасно легко. Может, все-таки случались какие-то особенно тяжелые моменты?

— Да не было, честно говоря. Ну правда, для меня съемки — это всегда радость. Я вообще счастливый человек, что работаю в этой индустрии. Знаете, это же очень инфантильная по большом счету профессия — кино снимать. Вот собирается группка людей, которые что-то пытаются рассказать зрителям, и это всегда фан. Он может быть физически тяжелым, сложным, но в целом это удивительная работа. Ну, может быть, и было где-то холодно, где-то жарко, но это не та ситуация, после которой я могу сказать: господи, как же было тяжело!

— Голливудская киноиндустрия — номер один во всем мире. Вы знаете ее изнутри. Какие у нее недостатки?

— Слушайте, сколько раз говорю: индустрия в целом везде одинаковая, это просто вопрос подхода, людей, которые собираются на проекте. Я во многих местах работал, не только в Америке, но и в Европе, и в Китае. Ну да, в Америке, может быть, особенно на таком проекте, как «Довод», понятно, что снимаешься в уникальном фильме уникального режиссера, бюджет и масштаб огромные, разброс съемочных локаций невероятный. Но люди-то одни и те же. Просто где-то платят меньше, и приходится больше вкалывать, где-то переработки тяжелые, и все это накладывает отпечаток на подход к работе. Голливуд отличается только тем, что в Лос-Анджелесе находятся все офисы крупных кинокомпаний, но снимают-то по всему миру. Это такая большая коллаборация огромного количество людей из разных стран.

— После Нолана вы приехали в Россию, и у вас тут куча проектов: и сериал «Беспринципные», и «Грозный»…

— Да, я после «Довода» сразу начал сниматься у Серебренникова в «Петровых в гриппе». И это было не менее круто — я Кирилла обожаю, работать с ним — счастье. Скоро начнутся и другие съемки, потом еще будет проект, который я продюсирую. Не могу пока, к сожалению, рассказать подробнее ни про что — сами понимаете, все подписали документы о неразглашении. Скажу только, что снимать буду здесь, в России.

— Хоть вы и настаиваете, что киноиндустрия сегодня везде устроена примерно одинаково, но все-таки: вот вы приехали в Россию на съемочную площадку и какое отличие почувствовали в первую очередь?

— Я серьезно говорю, вообще нет отличий. Ну вот клянусь вам. Понимаете, у меня как у актера маленький мир: площадка, работа с режиссером, с группой, грим, трейлер, обед, опять съемки. Вот теперь есть опыт, когда все это происходит в обратную сторону. (Смеется.)

— Ну, хоть обед, наверное, разный?

— Сейчас уже нет!


За информацию спасибо сайту КиноПоиск