Спасибо Людмиле Жарковой, от которой я узнал про «Черным по белому». Рубен Давид Гонсалес Гальего Те, кто прочел эту книгу, стали ДРУГИМИ людьми. Так что бойтесь те, кто решиться прочесть!
К нам пришли шефы. Шефами у нас были студенты из пединститута. Нас собрали в актовом зале, шефы попели нам песенки и ушли. Вернее, ушли не все. По плану шефской помощи, студенты должны были проводить с нами какие-то мероприятия, помогать делать уроки и так далее. Но большинство смотрели на нас как на прокаженных. Это выражение «как на прокаженных» я вычитал потом, и оно мне очень понравилось. А как еще можно передать выпученные глаза и плохо скрываемое отвращение? Но некоторые приходили. Как ни странно, это были студентки, звезд с неба не хватавшие. Природная доброта и жалость, а может быть, любопытство приводили их к нам снова и снова. Одна такая девочка зашла и к нам. — Мальчики, вам чем-нибудь помочь? — Чифир будешь пить? — Что? — Чай крепкий. — Буду. — Тогда достань у меня из-под матраца кипятильник, банку из тумбочки, сходи за водой и заряди все это под кроватью. Это говорил Вовка Москва. Кличка такая у него была: «Москва». Почему — не знаю. Эта студентка была у нас несколько раз, пацаны угощали ее шоколадными конфетами, травили анекдоты. С ней было хорошо и весело. Как-то раз она задержалась у нас, и ей было пора идти. Отпускать ее никому, конечно, не хотелось. — Мальчики, ну мне надо еще физику делать и математику, а списать сразу не дадут. — Ты на каком курсе? — На втором. — Учебник с собой? — В сумке. — Доставай, читай задание. А это говорил Генка с угловой койки. Достала, села читать. — Но я тут ничего не понимаю. — Я тоже. Я только год вышку учу. Читай вслух. — А формулы? — И формулы читай. Она читала свой учебник, мы радовались, что она еще не уходит, и не сомневались, что Генка решит все ее задачи. Она читала долго, а потом Генка велел ей сесть за стол и писать. — Но ты же не видишь, что я пишу! — Но ты видишь? — Вижу. — Ну и пиши. Он продиктовал ей решения всех ее задач и замолчал. — А можно я с ответом сверю? Тут у меня ответы выписаны. — Сверяй. — Все сошлось! Но как ты это? Не глядя в тетрадку. Ты ведь такой маленький! Генка весил килограммов десять. Кроме того, что он не мог ходить, у него что-то еще было с щитовидкой, он не рос. Обычно его накрывали до подбородка одеялом, и из-под одеяла выглядывало личико восьмилетнего мальчика. Впрочем, это было и к лучшему. Его иногда выносили на улицу. Мы с Васильком могли выползать на асфальт сами, а остальные улицы не видели. — Мне восемнадцать. Я такой же маленький, как и ты. — Ой, мальчики (она называла их «мальчики», больше их так никто не называл). А я думала, вы еще в школе учитесь. — Официально учимся. Второгодники. А некоторые по два года в одном классе сидели. Это просто у нас директор детдома добрый. Не хочет нас в дом престарелых отвозить. Там за нами ухаживать будет некому, и мы умрем. — А чего же вы в институт не поступите? Вы же там отличниками были бы. — В институт только ходячих берут. Она быстро-быстро засобиралась и ушла. Я выполз в коридор. Шел дождь, и я хотел подползти к выходу. Было прохладно — поздняя осень или ранняя весна. Входные двери не закрывали, и я любил подползать к самому выходу, смотреть на дождь. Редкие капли дождя попадали внутрь, падали на меня. Было хорошо и грустно. Но в тот раз мое место у двери было занято. Тяжело опираясь на косяк, стояла та самая студентка и жадно, взатяг, курила. И плакала. Я не помню, во что она была одета. Помню только туфли на каблуках. Она была очень красивая. Мне показалось, что такой красивой девушки я никогда больше не увижу. Она курила и плакала. Потом докурила и пошла под дождь. Без плаща и зонтика. Больше она к нам не приходила. Генка умер через год в доме для престарелы
I go** Английский язык. Язык межнационального общения, деловых переговоров. На русский можно перевести почти все. От поэзии Шекспира до инструкции по эксплуатации холодильника. Почти все. Почти.
Инвалидная коляска. Американская инвалидная коляска. У меня в руке — джойстик управления. Послушная машина перемещает мое обездвиженное тело по улице небольшого американского городка. Я переезжаю на красный свет. Это и не удивительно. Я перехожу первую в моей жизни улицу. Коляска еще не совсем послушна приказам моей парализованной руки. Машины стоят.
Из машины, стоящей в левом крайнем ряду, высовывается радостный водитель, машет рукой и кричит что-то ободряющее. Подходит полицейский. По моему ошалелому виду он догадывается, почему я нарушил правила.
— У вас все в порядке? — Да. — Вы поступили очень правильно, когда решили выйти на улицу. Удачи вам!
Женщина в инвалидной коляске проносится мимо меня на большой скорости. У нее во рту — шланг респиратора. Спинка коляски откинута до горизонтального положения так, что на дорогу она смотрит через укрепленное на коляске зеркало. На борту яркая надпись крупными буквами: <strong>«Я люблю жизнь». Небольшой китайский ресторан. Узкие двери, четыре столика. Выбегает официант. — Я очень сожалею, очень. Мы приносим официальные извинения. К сожалению, ваша коляска не войдет в эти двери. Если вас не затруднит, вы можете зайти в соседний зал. Вы ничего не потеряете, уверяю вас, то же меню, такое же оформление зала, тот же шеф-повар. У нас есть сертификат, вы можете с ним ознакомиться. Никакой дискриминации.
Я смущенно пытаюсь успокоить его, заверяю, что меня ничуть не затруднит пройти в соседний зал. Он провожает меня до входа в другой зал. Этот зал чуть побольше. Официант провожает меня до свободного столика, раздвигает передо мной стулья. Некоторые посетители ресторана убирают ноги из прохода, некоторые не обращают на мою коляску никакого внимания. Когда колеса коляски наезжают на чьи-то ноги, человек вскрикивает. Еще бы, вес коляски не маленький. Мы обмениваемся извинениями. Официант изумленно смотрит на меня. — Почему вы все время извиняетесь? Вы имеете такое же право есть в этом ресторане, как и они.
Девушка-американка в инвалидной коляске с гордостью показывает мне микроавтобус с подъемником и рассказывает, что такими микроавтобусами оснащены все таксопарки Америки. — А разве нельзя было переоборудовать для инвалидов обычные легковые автомобили? Это было бы дешевле, — спрашиваю я. Девушка смотрит на меня растерянно и смущенно. — Но ведь в переоборудованном легковом автомобиле можно перевозить только одного человека в коляске! А вдруг это будут парень с девушкой. Они что, по-твоему, должны ехать в разных машинах?
На русский можно перевести почти все. От поэзии Шекспира до инструкции по эксплуатации холодильника. Почти все. Почти.
Я могу долго говорить про Америку. Могу бесконечно рассказывать про инвалидные коляски, «говорящие» лифты, ровные дороги, пандусы, микроавтобусы с подъемниками. Про слепых программистов, парализованных ученых. Про то, как я плакал, когда мне сказали, что надо возвращаться в Россию и коляску придется оставить.
Но чувство, которое я испытал, когда впервые тронул с места чудо американской технологии, лучше всего передается короткой и емкой английской фразой: «I go». И на русский эта фраза не переводится
| 
[здравствуйте!
